Он и она прожили вместе тридцать лет. Она считает их союз семьей, он пожимает плечами: «Разве похоже?» Слов «муж» и «жена» избегают оба. И оба радостно говорят: дочь! Дочь у Галины Кольцовой и Григория Вилковыского одна, Лиза, и, что бы там ни считали папа с мамой, она не сомневается, что выросла в прекрасной семье.
ГРИГОРИЙ. Я нашел на помойке хорошее еще ведро и принес в дом. Предполагал, что мы станем ужинать, а значит, чистить картошку. Вопрос очистков я разрешил заранее. Люблю, когда все предугадано, устроено и процесс идет в нужном русле.
ГАЛЯ. Когда я приехала из Самары в Москву поступать в Гнесинский институт, Гриша уже снял квартиру, купил утюг и взял напрокат пианино для меня. А потом сказал: «Я сейчас». Вышел и через пять минут принес мусорное ведро.
ГРИГОРИЙ. Первой встречи с Галей я не помню. Помню, что она нам с Сигизмундом, это прозвище моего друга, приоткрыла дверь в соблазнительный мир общежития Гнесинского училища. Мы были студентами физфака МГУ, веселые и любознательные. В эту «кладовую» мы входили с замечательными предчувствиями, а там… Одна — рыжая великанша, из тех, что строят пирамиды на парадах, другая — какая-то злая скрипачка из Средней Азии, третью отличали очки и потрясающая особенность пить водку, не чувствуя ее вкуса. Конечно, Галина Васильевна была лучше всех!
ГАЛЯ. Когда я в первый раз увидела Гришу, поняла: это лорд. Он никогда на мне не женится.
ГРИГОРИЙ. Я всегда знал про себя, что не стану тащить в дом уголь и деньги. С моей стороны было бы непорядочно предлагать себя в мужья. Я еще в шестнадцать лет сделал стратегически правильный выбор, когда предпочел всем занятиям теоретическую физику. Моя работа никак не зависит от внешнего мира — ручка, лист бумаги. Какой из меня муж? Я был неспособен жить ради семьи, служить интересам семьи, с чего бы я стал делать предложение?
ГАЛЯ. Я училась в Гнесинском училище и подрабатывала в МГУ, в студенческой опере. После того как тенор из моего хора познакомил меня с Гришей, я и не рассчитывала, что заинтересую его. Девчонка из Самары, а тут гении… Но однажды увидела, что он сидит на репетиции на кожаном диванчике, просто сидит и глупо меня ждет. Гриша привел меня в свою профессорскую семью, познакомил с родителями, с братом. Он ничего не боялся, а сейчас тем более не боится — ведет себя так, что никто не посмеет его спросить, зачем, по какому праву. Время мы проводили чудесно, но училище я окончила, надо было возвращаться домой, где меня, кстати, ждал жених. Любил страшно, даже потом приезжал удостовериться, счастлива ли я… А Гриша замуж меня не звал, обещал писать раз в три дня. Я не поверила, но жениху все равно отказала.
ГРИГОРИЙ. Я обещаю редко.
ГАЛЯ. Я еще не знала, какой это фундаментальный человек. Раз в три дня я могла с закрытыми глазами подойти к почтовому ящику и вынуть письмо. Он слал мне книги, учебники, волновался, готовлюсь ли к поступлению в институт. А потом однажды написал: приезжай. Я вошла в квартиру и увидела пианино.
ГРИГОРИЙ. Мы просто хотели жить вместе. Так оно и получилось. Мог бы я жить с женщиной, которая тридцать лет стоит у плиты и варит борщи? Не мог. Такая жизнь просто бы не состоялась.
ГАЛЯ. Изначально и негласно считалось, что его наука выше моей музыки. Гриша еще давно объяснил мне, что никакой теории относительности для миллионов не существует, я по сей день не ведаю, чем он занят — какими-то черными дырами во Вселенной. В двадцать три года он защитил кандидатскую, а когда Гришино имя уже знали в мире, занимал смехотворную должность — и.о. м.н.с. Общался на равных с научными светилами и оставался исполняющим обязанности младшего научного сотрудника.
ГРИГОРИЙ. Зато мне не мешали заниматься физикой.
ГАЛЯ. А я все училась, уже в институте на дирижерском факультете, подрабатывала, потом работала, вечно в трех местах… У нас ведь совсем ничего не было, из своего профессорского дома Гриша ложки оловянной не унес. И все квартиру снимали. А жили весело. Я выучила Гришу на пианино играть «Цыпленок жареный», и мы играли дуэтом: я на скрипке, он на фоно. Однажды бросились в омут — заняли денег на кооператив. Пять лет потом с долгом расплачивались.
ГРИГОРИЙ. А я ради денег никогда ничем не пожертвовал. Я мог бы начать их зарабатывать, только это был бы уже не я…
ГАЛЯ. Что скрывать, в церковный хор меня привела нужда. Ну и профессиональный интерес — русская духовная музыка мне всегда нравилась. Двадцать пять лет назад я стала регентом хора. Конечно, дочь атеистов, некрещеная, ничего не смыслящая в церковной службе. Но свое дело, хормейстера, знала неплохо. Крестилась уже позже, когда мне было тридцать пять. В моей первой церкви, Знамения Божьей Матери на Речном вокзале, рядом со мной стояли монахини, Галина и Вера, учили меня уму-разуму. Уставу.
ГРИГОРИЙ. «Чем развлечь моих коллег в России?» — подумал я. Они ведь никогда не слышали русской духовной музыки, и предложил Гале идею.
ГАЛЯ. Идею привести участников международной физической конференции в храм пришлось утрясать в КГБ, и когда эти физики вошли в Николо-Архангельскую церковь, где в то время я служила регентом, мне уже было не страшно. Иностранцы, разумеется, не слышали наших духовных композиторов — Черепнина, Бортнянского, Кастальского, Чеснокова, Калинникова. Имена эти и русские люди мало знают. Ну, и конечно, гении были потрясены.
ГРИГОРИЙ. Музыка сфер…
ГАЛЯ. Я не смеюсь, когда говорю «гении». С самым знаменитым из них — английским физиком Хоукингом я даже познакомилась, вернее, он сам выразил желание со мной познакомиться. Это удивительный человек, практически полностью парализованный. Двигаться он не может, говорить не может, зато думает лучше всех в мире. Гриша с ним хорошо знаком.
ГРИГОРИЙ. Несчастье случилось со Стивеном Хоукингом, когда он был студентом в Кембридже, ему сделали прививку полиомиелита, и, немыслимый случай, болезнь «привилась». Спасла его мать, которая догадалась пойти к его учителю и попросила дать сыну очень трудную задачу. Он блестяще с ней справился. Хоукинг долгие годы жил в бедности, это потом догадались, что через образ недвижимого гения можно выбивать из правительства деньги на науку. Кстати, первая жена Хоукинга пела в англиканской церкви в хоре.
ГАЛЯ. Хоукинг лично поблагодарил меня за концерт. «Простите меня за мое американское произношение», — услышала я железный компьютерный голос… С этого концерта в церкви начался наш ансамбль «Благовест». В сущности, Гриша стал нашим крестным отцом. А имя мне подарил один знакомый музыкант. У него была мечта о таком хоре, и название он придумал, только хора не было. Я как услышала слово «Благовест», все мои мучения кончились. Так и впилась в него: подари! К тому времени мы уже поженились. И Лиза у нас родилась и уже играла на скрипке.
ГРИГОРИЙ. Но сначала я принял решение.
ГАЛЯ. Мне было тридцать два года, когда я сказала Грише: я беременна. Так, хорошо, успокоил он меня, будем думать. И на две недели вырубился. Он никогда ничего не пускает на самотек. Через две недели вышел из кабинета и сказал: ну так, будем рожать, и удалился работать. Потом всю жизнь в девочке души не чаял. И всегда ее баловал. Я ей пела Баха и Шуберта, потом всерьез учила музыке, а он всегда занимался с ней шутя. В три года она у него уже читала.
ГРИГОРИЙ. Копала в песочнице снег лопаткой и оперировала трехзначными цифрами. Не знаю, есть ли у Лизы способности к науке, мы их дальше не развивали. Вообще-то она в меня. Но я развожу музыкантов.
ГАЛЯ. В детстве Лиза меня побаивалась, о чем я горько сожалею. Кричала на нее за беспорядок в комнате, а что толку? Вот появился у нее свой дом, и в нем — идеальный порядок. Гриша никогда ни за что ее не ругал. Только однажды, когда Лиза отрезала волосы, не пустил на порог.
ГРИГОРИЙ. Я просто онемел. Мне дурно стало. Я расчесывал Лизе волосы с раннего детства. Это было мое достояние, одно из лучших моих достояний в жизни. Волосы у нее были, как у Гали, я их заплетал в косы каждое утро. А Гале придумал прическу под старых германцев, она с тех пор ее носит и дома, и на концертах. А когда Лиза отрезала свои волосы, она меня убила. Я перестал с ней разговаривать, просто не мог.
ГАЛЯ. Дочка наша уже замужем. Заканчивает консерваторию. Я мечтала о скрипке, а Лиза в конце концов выбрала фагот. И даже вместе с друзьями создала ансамбль фаготов. За такую дочку в старину было положено дарить бриллиантовое колечко…
ГРИГОРИЙ. Если б я дарил Гале бриллиантовые кольца, это было бы стратегически неверно. Я бы тогда не смог купить Лизе настоящий фагот.
ГАЛЯ. Конечно, они помирились. Все равно Гриша горюет, что она ушла от нас. Звонит ей каждый вечер: «Котик, ну когда ты к нам придешь?»
ГРИГОРИЙ. В нашем доме я решаю вопросы национальной безопасности. Если откажет газовая колонка или бедствие в трубах — за это я отвечаю морально и материально. Или вот болезни. Лечить их непросто и недешево, и это поважнее, чем надевать бриллианты. Мы всегда с Галей по-разному зарабатывали — то она меня кормила, то вдруг меня стала кормить Антанта. Я даже смог подарить Гале фестиваль в Венеции.
ГАЛЯ. Ничего подобного не было в нашей жизни. Там, на площади Святого Марка, все исчезает — печали, заботы, возраст, там все счастливы и все равны.
ГРИГОРИЙ. Если б я был в мире самым главным, повелел бы карнавалу в Венеции быть 365 дней в году. Туда даже не хочется возвращаться во второй раз. Такой это шок. Десять дней шока. И никакого ощущения, что это чужой праздник. Одно огорчает в итальянцах — они не едят жареной картошки и московского борща.
ГАЛЯ. А еще его в Италии избрали членом средневекового ордена. Но он предпочитает о своих заслугах не распространяться. Не из тех людей, кто входит в комнату, и все сразу знают, что он читает Шекспира в подлиннике. Я, например, могу случайно узнать, что Григорий Александрович уже папа римский…
ГРИГОРИЙ. Жить с человеком и не знать его — это неправильно, человек должен быть предсказуем. От незнания все беды. Невозможно предположить грядущие неприятности и предпринять заранее меры.
ГАЛЯ. В нашей жизни была пауза. Но мы не ссорились. Нельзя требовать от человека любви, скандалить, если любви мало, ревновать вслух…
ГРИГОРИЙ. Галя других женщин не переносит, она говорит, что все они горбатые и у них тряпичный пупок.
ГАЛЯ. Мой идеал, недостижимый, — Майя Плисецкая. Она не надменна, аристократична, ослепительно красива, галантна, умна. Если б Гриша увлекся такой женщиной, я бы молча отошла в сторону. Плакала бы, конечно.
ГРИГОРИЙ. Должен сказать самое главное. Вон петух на диванной подушке. Я вышил его в семь лет. Все взял у бабушки и сделал по рисунку первый крест. Мне стал ясен алгоритм, я понял главное: петух получится, если сделать очень много таких крестов. Я это вытерпел и победил всех девчонок в школе. С тех пор я знаю: если долго что-то делать, а потом сорвать покрывало, создателя ждет награда!
ГАЛЯ. На мой юбилей меня потопили в розах. Пел наш «Благовест», были разные поздравления, а Гриша просто вышел на сцену во фраке…
ГРИГОРИЙ. …цвета слоновой кости.
ГАЛЯ. И поцеловал мне руку.
Записала Татьяна Шохина
